В конце прошлой недели обсуждали годовщину смены руководства «Единой России», ставили Турчаку в заслугу разное – интенсификацию работы с регионами, кадровое обновление, успешную партийную мобилизацию на президентских выборах, электоральные успехи в сложной социально-политической ситуации и так далее. Все так, хотя понятно, что по каждому пункту может быть и прямо противоположное мнение. Но есть то, что никакому сомнению не подлежит. Турчак стал первым и до настоящего времени единственным руководителем российской парламентской партии, не обладающим советским политическим опытом. В отличие от Жириновского, Зюганова, Миронова – Турчак не советский человек. «Что бы мы не строили, получаем КПСС» - не про него. И вот это, пожалуй, ключевое в нынешней ситуации - как внутренней, так и в общемировом политическом контексте. Центристские «партии большинства» в кризисе повсюду. Потому что кризис переживает само понятие «устойчивое большинство». Большинство ситуативно, оно сборно-разборное, возникает легко, по случаю, исчезает, растворившись. Сегодня большинство «крымчане», завтра «пенсионеры», послезавтра «экологи», а потом еще кто-нибудь. Большие партии – наследие «классового общества модерна» в постклассовую эпоху, между тем, остаются необходимой частью политической конструкции. Они вызывающе несовременны, но и без них, вроде как, нельзя. Политические системы – самая консервативная штука из тех, с чем мы сталкиваемся в жизни - настроены таким образом, что общественные интересы «агрегируются и артикулируются» в госуправлении через партийное политическое представительство. Сама процедура демократических выборов как основания решений требует больших объединений, того самого большинства, сегодня как некогда эфемерного, непрочного, исчезающего. Повсеместно, в результате, мы видим «правительства меньшинства», немыслимые коалиции, новые партийные проекты, «гражданские листы» и партии «призыва», когда кандидаты отбираются чуть ли не по заявкам в Интернете по брошенному лидером кличу. Все они рождаются из пены популисткой волны – неожиданно, заманчиво. Вслед за ними большие традиционные партии стремятся «мимикрировать», становиться привлекательными для новых квазиклассов, радикализируя собственную повестку. Порой выигрывая от этого на первом шаге, но обрекая себя на еще больший кризис на втором. Демократы в США и лейбористы в Англии уходят в радикальный «социализм» и пытаются сохранить былое через механическое сложение «меньшинств», с которыми они адресно работают. Левые принимают под зонтик равенства экологов, ЛГБТ, мигрантов. Правые повсеместно встают на собственное «радикальное» крыло - изоляционизм, в том числе региональный, реакционную, по сути, антигосударственную, антисистемную проповедь. А что в России? Примерно тоже самое. С одной стороны, волна популизма, продающая избирателю «магию простых решений», создающая ожидания быстрого эффекта и мгновенного, действительно «магического» решения проблем; С другой стороны, не столько «социалистический», сколько грубо и буквально «распределительный» запрос значительной части общества в логике, если «государство сервисная организация и поставщик благ, то пусть поставляет их с избытком и немедля, без всяких условий»; С третьей – новый региональный запрос на изоляционизм, на узко региональную повестку, часто конфликтную как с условной «Москвой», так и с «соседями». Оппоненты ЕР с удовольствием играют в эти истории. Это видно и на примере громких кампаний в этот ЕДГ, и во внеэлекторальной политической повестке. Столь же очевидно, что эти игры не может позволить себе «Единая Россия». Собственно, вопрос вопросов для партии формулируется так, как остаться успешной, доминирующей политической силой в сегменте «политического центра» в то время, когда политический центризм выходит из моды. Пока у Турчака получается. И как раз отсутствие опыта, объединяющего Черномырдина, Терезу Мэй и Ангелу Меркель, тут является, безусловно, его огромным преимуществом.